Госпиталь. 
 
Всё в белом. 
 
Стены пахнут сыроватым мелом. 
 
Запеленaв нас туго в одеяла 
 
И подтрунив над тем, как мы малы, 
 
Нагнувшись, воду по полу гоняла 
 
Сестра.

❂❂❂❂

 

А мы глядели на полы. 
 
И нам в глаза влетала синева, 
 
Вода, полы… 
 
Кружилась голова. 
 
Слова кружились: «Друг, какое нынче? 
 
Суббота? 
 
Вот, не вижу двадцать дней…» 
 
Пол голубой в воде, а воздух дымчат. 
 
«Послушай, друг…» — 
 
И всё о ней, о ней…

❂❂❂❂

 

Несли обед. 
 
Их с ложек всёх кормили. 
 
А я уже сидел спиной к стене, 
 
И капли щей на одеяле стыли. 
 
Завидует танкист ослепший мне 
 
И говорит 
 
Про то, как двадцать дней 
 
Не видит. 
 
И – о ней, о ней, о ней…

❂❂❂❂

 

— А вот сестра, ты письма пpодиктуй ей! 
 
— Она не сможет, друг, тут сложность есть. 
 
— Какая сложность? Ты о ней не думай… 
 
— Вот ты бы взялся! 
 
— Я? 
 
-Ведь руки есть?! 
 
— Я не смoгу! 
 
— Ты сможeшь! 
 
— Слов не знаю! 
 
— Я дам слова! 
 
— Я не любил… 
 
— Люби! 
 
Я научу тебя, припоминая… — 
 
Я взял перо. А он сказал: – «Родная!» — 
 
Я записал. Он: – «Думай, что убит…» 
 
— «Живу», – я написал. 
 
Он: – «Ждать не надо…» – 
 
А я, у правды всей на поводу, 
 
Водил пером: «Дождись, моя награда…» 
 
Он: «Не вернусь…» 
 
А я: «Приду! Приду!»

❂❂❂❂

 

Шли письма от неё. Он пел и плакал, 
 
Письмо держал у просветлённых глаз. 
 
Теперь меня просила вся палата: 
 
— Пиши! – Их мог обидеть мой отказ. 
 
— Пиши! – Но ты же сам сумеешь, левой! 
 
— Пиши! – Но ты же видишь сам?! – Пиши!..

❂❂❂❂

 

Всё в белом. 
 
Стены пахнут сыроватым мелом. 
 
Где это всё? Ни звука. Ни души. 
 
Друзья, где вы?. 
 
Светает у причала. 
 
Вот мой сосед дежурит у руля. 
 
Вcё в памяти переберу сначала. 
 
Друзей моих ведёт ко мне земля. 
 
Один мотор заводит на заставе, 
 
Другой с утра пускает жернова. 
 
А я? 
 
А я молчать уже не вправе. 
 
Порученные мне горят слова. 
 
— Пиши! – диктуют мне они. Сквозная 
 
летит строка. – Пиши о нас! Труби!.. 
 
— Я не смогу! – Ты сможешь! – Слов не знаю… 
 
— Я дам слова! 
 
Ты только жизнь люби!

❂❂❂❂