Поэма Уланша

Идет наш пестрый эскадрон 
Шумящей, пьяною толпою; 
Повес усталых клонит сон; 
Уж поздно; — темной синевою 
Покрылось небо… день угас; 
Повесы ропщут: «мать их в жопу 
Стервец, пожалуй, эдак нас 
Прогонит через всю Европу!» 
— Ужель Ижорки не видать!.. — 
«Ты, братец, придавил мне ногу; 
Да вправо!» — Вот поднял тревогу! — 
— «Дай трубку» —Тише — еб их мать, 
Но вот Ижорка, слава богу, 
Пора раскланяться с конем. 
Как должно, вышел на дорогу 
Улан с завернутым значком. 
Он по квартирам важно, чинно 
Повел начальников с собой, 
Хоть, признаюся, запах винной 
Изобличал его порой… 
Но без вина что жизнь улана? 
Его душа на дне стакана, 
И кто два раза в день не пьян, 
Тот, извините! — не улан. 
Скажу вам имя квартирьера: 
То был Лафа буян лихой, 
С чьей молодецкой головой 
Ни доппель-кюмель, ни мадера, 
И даже шумное аи 
Ни разу сладить не могли; 
Его коричневая кожа 
Была в сияющих угрях, 
И, словом, всё: походка, рожа, 
На сердце наводили страх. 
Надвинув шапку на затылок, 
Идет он… все гремит на нем, 
Как дюжина пустых бутылок, 
Толкаясь в ящике большом. 
Шумя как бес, он в избу входит, 
Шинель скользя валится с плеч, 
Глазами вкруг он косо водит, 
И мнит, что видит сотню свеч: 
Всего одна в избе лучина! 
Треща пред ним горит она; 
Но что за дивная картина 
Ее лучом озарена! 
Сквозь дым волшебный, дым табашный 
Блистают лица юнкеров; 
Их речи пьяны, взоры страшны! 
Кто в сбруе весь, кто без штанов, 
Пируют — в их кругу туманном 
Дубовый стол и ковш на нем, 
И пунш в ушате деревянном 
Пылает синим огоньком. — 
«Народ!» — сказал Лафа рыгая, — 
Что тут сидеть! за мной ступай — 
Я поведу вас в двери рая!.. 
Вот уж красавица! лихая! 
Пизда — хоть ложкою хлебай! 
Всем будет места… только, други, 
Нам должно очередь завесть!… 
Пред богом все равны… 
Но, братцы, надо знать и честь…. 
Прошу без шума и без драки! 
Сначала маленьких пошлем; 
Пускай потыкают собаки… 
А мы же грозные ебаки 
Во всякий час свое возьмем!» 
— «Идем же!…» разъярясь как звери, 
Повесы загремели вдруг, 
Вскочили, ринулись, и с двери 
Слетел как раз железный крюк. 
Держись, отважная красотка! 
Ужасны молодцы мои, 
Когда ядреная чесотка 
Вдруг нападает на хуи!.. 
Они в пылу самозабвенья 
Ни слез, ни слабого моленья, 
Ни тяжких стонов не поймут; 
Они накинутся толпою, 
Манду до жопы раздерут 
И ядовитой малафьею 
Младые ляжки обольют!.. 
Увы, в пунцовом сарафане, 
Надев передник белый свой, 
В амбар пустой уж ты заране 
Пришла под сенью мглы ночной… 
Неверной, трепетной рукой 
Ты стелешь гибельное ложе! 
Простите, счастливые дни… 
Вот голоса, стук, гам — они… 
Земля дрожит… идут… о, боже!.. 
Но скоро страх ее исчез… 
Заколыхались жарки груди… 
Закрой глаза, творец небес! 
Зажмите уши, добры люди!.. 
Когда ж меж серых облаков 
Явилось раннее светило, 
Струи залива озарило 
И кровли бедные домов 
Живым лучом позолотило, 
Раздался крик… «вставай скорей!» 
И сбор пробили барабаны, 
И полусонные уланы, 
Зевая, сели на коней… 
Мирзу не шпорит Разин смелый, 
Князь Нос, сопя, к седлу, прилег, 
Никто рукою онемелой 
Его не ловит за курок… 
Идут и видят… из амбара 
Выходит женщина: бледна, 
Гадка, скверна, как божья кара 
Истощена, изъебена; 
Глаза померкнувшие впали, 
В багровых пятнах лик и грудь, 
Обвисла жопа страх взглянуть! 
Ужель Танюша! — полно, та ли? 
Один Лафа ее узнал, 
И, дерзко тишину наруша, 
С поднятой дланью он сказал: 
«Мир праху твоему, Танюша!..»

❂❂❂❂

С тех пор промчалось много дней, 
Но справедливое преданье 
Навеки сохранило ей 
Уланши громкое названье!

❂❂❂❂