Джюлио

(Повесть. 1830 год.)

❂❂❂❂

Вступление 
Осенний день тихонько угасал 
На высоте гранитных шведских скал. 
Туман облек поверхности озер, 
Так что едва заметить мог бы взор 
Бегущий белый парус рыбака. 
Я выходил тогда из рудника, 
Где золото, земных трудов предмет, 
Там люди достают уж много лет; 
Здесь обратились страсти все в одну, 
И вечный стук тревожит тишину; 
Между столпов гранитных и аркад 
Блестит огонь трепещущих лампад, 
Как мысль в уме, подавленном тоской, 
Кидая свет бессильный и пустой!.. 
Но если очи, в бесприветной мгле 
Угасшие, морщины на челе, 
Но если бледный вялый цвет ланит 
И равнодушный молчаливый вид, 
Но если вздох, потерянный в тиши, 
Являют грусть глубокую души, – 
О! Не завидуйте судьбе такой. 
Печальна жизнь в могиле золотой. 
Поверьте мне, немногие из них 
Могли собрать плоды трудов своих. 
Не нахожу достаточных речей, 
Чтоб описать восторг души моей, 
Когда я вновь взглянул на небеса, 
И освежила голову роса. 
Тянулись цепью острые скалы 
Передо мной; пустынные орлы 
Носилися, крича средь высоты. 
Я зрел вдали кудрявые кусты 
У озера спокойных берегов 
И стебли черные сухих дубов. 
От рудника вился желтея путь… 
Как я желал скорей в себя вдохнуть 
Прохладный воздух, вольный, как народ 
Тех гор, куда сей узкий путь ведет. 
Вожатому подарок я вручил, 
Но, признаюсь, меня он удивил, 
Когда не принял денег. Я не мог 
Понять, зачем, и снова в кошелек 
Не смел их положить… Его черты 
(Развалины минувшей красоты, 
Хоть не являли старости оне), 
Казалося, знакомы были мне. 
И подойдя, взяв за руку меня: 
«Напрасно б, – он сказал, – скрывался я! 
Так, Джюлио пред вами, но не тот, 
Кто по струям венецианских вод 
В украшенной гондоле пролетал. 
Я жил, я жил и много испытал; 
Не для корысти я в стране чужой: 
Могилы тьма сходна с моей душой, 
В которой страсти, лета и мечты 
Изрыли бездну вечной пустоты… 
Но я молю вас только об одном, 
Молю: возьмите этот свиток. В нем, 
В нем мир всю жизнь души моей найдет – 
И, может быть, он вас остережет!» 
Тут скрылся быстро пасмурный чудак, 
И посмеялся я над ним; бедняк, 
Я полагал, рассудок потеряв, 
Не потерял еще свой пылкий нрав; 
Но, пробегая свиток (видит бог), 
Я много слез остановить не мог. 
* 
Есть край: его Италией зовут; 
Как божьи птицы, мнится, там живут 
Покойно, вольно и беспечно. И прошлец, 
Германии иль Англии жилец, 
Дивится часто счастию людей, 
Скрывающих улыбкою очей 
Безумный пыл и тайный яд страстей. 
Вам, жителям холодной стороны, 
Не перенять сей ложной тишины, 
Хотя ни месть, ни ревность, ни любовь 
Не могут в вас зажечь так сильно кровь, 
Как в том, кто близ Неаполя рожден: 
Для крайностей ваш дух не сотворен!.. 
Спокойны вы!.. На ваш унылый край 
Навек я променял сей южный рай, 
Где тополи, обвитые лозой, 
Хотят шатер достигнуть голубой, 
Где любят моря синие валы 
Баюкать тень береговой скалы… 
Вблизи Неаполя мой пышный дом 
Белеется на берегу морском, 
И вкруг него веселые сады; 
Мосты, фонтаны, бюсты и пруды 
Я не могу на память перечесть; 
И там у вод, в лимонной роще, есть 
Беседка; всех других она милей, 
Однако вспомнить я боюсь об ней. 
Она душистым запахом полна, 
Уединенна и всегда темна. 
Ах! Здесь любовь моя погребена; 
Здесь крест, нагнутый временем, торчит 
Над холмиком, где Лоры труп сокрыт. 
При верной помощи теней ночных, 
Бывало, мы, укрывшись от родных, 
Туманною озарены луной, 
Спешили с ней туда рука с рукой; 
И Лора, лютню взяв, певала мне… 
Ее плечо горело как в огне, 
Когда к нему я голову склонял 
И пойманные кудри целовал… 
Как гордо волновалась грудь твоя, 
Коль очи в очи томно устремя, 
Твой Джюлио слова любви твердил; 
Лукаво милый пальчик мне грозил, 
Когда я, у твоих склоняясь ног, 
Восторг в душе остановить не мог… 
Случалось, после я любил сильней, 
Чем в этот раз; но жалость лишь о сей 
Любви живет, горит в груди моей. 
Она прошла, таков судьбы закон, 
Неумолим и непреклонен он, 
Хотя щадит луны любезной свет, 
Как памятник всего, чего уж нет. 
О, тень священная! Простишь ли ты 
Тому, кто обманул твои мечты, 
Кто обольстил невинную тебя 
И навсегда оставил не скорбя? 
Я страсть твою употребил во зло, 
Но ты взгляни на бледное чело, 
Которое изрыли не труды, – 
На нем раскаянья и мук следы; 
Взгляни на степь, куда я убежал, 
На снежные вершины шведских скал, 
На эту бездну смрадной темноты, 
Где носятся, как дым, твои черты, 
На ложе, где с рыданием, с тоской 
Кляну себя с минуты роковой… 
И сжалься, сжалься, сжалься надо мной!.. 
……………… 
……………… 
Когда мы женщину обманем, тайный страх 
Живет для нас в младых ее очах; 
Как в зеркале, вину во взоре том 
Мы различив, укор себе прочтем. 
Вот отчего, оставя отчий дом, 
Я поспешил, бессмысленный, бежать, 
Чтоб где-нибудь рассеянье сыскать! 
Но с Лорой я проститься захотел. 
Я объявил, что мне в чужой предел 
Отправиться на много должно лет, 
Чтоб осмотреть великий божий свет. 
«Зачем тебе! – воскликнула она, – 
Что даст тебе чужая сторона, 
Когда ты здесь не хочешь быть счастлив?. 
Подумай, Джюлио!» Тут, взор склонив, 
Она меня рукою обняла, – 
«Ах, я почти уверена была, 
Что не откажешь в просьбе мне одной: 
Не покидай меня, возьми с собой, 
Не преступи вторично свой обет… 
Теперь… ты должен знать!..» – «Нет, Лора, нет! – 
Воскликнул я, – оставь меня, забудь; 
Привязанность былую не вдохнуть 
В холодную к тебе отныне грудь; 
Как странники на небе, облака, 
Свободно сердце и любовь легка». 
И, побледнев как будто бы сквозь сна, 
В ответ сказала тихо мне она: 
«Итак, прости навек, любезный мой; 
Жестокий друг, обманщик дорогой; 
Когда бы знал, что оставляешь ты… 
Однако, прочь, безумные мечты, 
Надежда! Сердце это не смущай… 
Ты более не мой… прощай!.. Прощай!.. 
Желаю, чтоб тебя в чужой стране 
Не мучила бы память обо мне…» 
То был глубокой вещей скорби глас. 
Так мы расстались. Кто жалчей из нас, 
Пускай в своем уме рассудит тот, 
Кто некогда сии листы прочтет. 
Зачем цену утраты на земле 
Мы познаем, когда уж в вечной мгле 
Сокровище потонет, и никак 
Нельзя разгнать его покрывший мрак? 
Любовь младых, прелестных женских глаз, 
По редкости, сокровище для нас 
(Так мало дев, умеющих любить); 
Мы день и ночь должны его хранить; 
И горе! Если скроется оно: 
Навек блаженства сердце лишено. 
Мы только раз один в кругу земном 
Горим взаимной нежности огнем. 
Пять целых лет провел в Париже я. 
Шалил, именье с временем губя; 
Первоначальной страсти жар святой 
Я называл младенческой мечтой. 
Дорога славы, заманив мой взор, 
Наскучила мне. Совести укор 
Убить любовью новой захотев, 
Я стал искать беседы юных дев; 
Когда же охладел к ним наконец, 
Представила мне дружба свой венец; 
Повеселив меня немного дней, 
Распался он на голове моей… 
Я стал бродить печален и один; 
Меня уверили, что это сплин; 
Когда же надоели доктора, 
Я хладнокровно их согнал с двора. 
Душа моя была пуста, жестка. 
Я походил тогда на бедняка: 
Надеясь клад найти, глубокий ров 
Он ископал среди своих садов, 
Испортить не страшась гряды цветов, 
Рыл, рыл – вдруг что-то застучало – он 
Вздрогнул… предмет трудов его найден – 
Приблизился… торопится… глядит: 
Что ж? – перед ним гнилой скелет лежит! 
«Заботы вьются в сумраке ночей 
Вкруг ложа мягкого, златых кистей; 
У изголовья совесть-скорпион 
От вежд засохших гонит сладкий сон; 
Как ветр преследует по небу вдаль 
Оторванные тучки, так печаль, 
В одну и ту же с нами сев ладью, 
Не отстает ни в куще, ни в бою»;[1] 
Так римский говорит поэт-мудрец. 
Ах! Это испытал я наконец, 
Отправившись, не зная сам куда, 
И с Сеною простившись навсегда!.. 
Ни диких гор Швейцарии снега, 
Ни Рейна вдохновенные брега, 
Ничем мне ум наполнить не могли, 
И сердцу ничего не принесли. 
……………… 
……………… 
Венеция! О, как прекрасна ты, 
Когда, как звезды спавши с высоты, 
Огни по влажным улицам твоим 
Скользят; и с блеском синим, золотым, 
То затрепещут и погаснут вдруг, 
То вновь зажгутся; там далекий звук, 
Как благодарность в злой душе, порой 
Раздастся и умрет во тьме ночной: 
То песнь красавицы, с ней друг ея; 
Они поют, и мчится их ладья. 
Народ, теснясь на берегу, кипит. 
Оттуда любопытный взор следит 
Какой-нибудь красивый павильон, 
Который бегло в во? лнах отражен. 
Разнообразный плеск и вёсел шум 
Приводят много чувств и много дум; 
И много чудных случаев рождал 
Ничем не нарушимый карнавал. 
Я прихожу в гремящий маскерад, 
Нарядов блеск там ослепляет взгляд; 
Здесь не узнает муж жены своей.[2] 
Какой-нибудь лукавый чичисбей,[3] 
Под маской, близ него проходит с ней; 
И муж готов божиться, что жена 
Лежит в дому отчаянно больна… 
Но если всё проник ревнивый взор – 
Тотчас кинжал решит недолгий спор, 
Хотя ненужно пролитая кровь 
Уж не воротит женскую любовь!.. 
Так мысля, в зале тихо я блуждал 
И разных лиц движенья наблюдал; 
Но, как пустые грезы снов пустых, 
Чтоб рассказать, я не запомню их. 
И вижу маску: мне грозит она. 
Огонь паров застольного вина 
Смутил мой ум, волнуя кровь мою. 
Я домино окутался, встаю, 
Открыл лицо, за тайным чудаком 
Стремлюсь и покидаю шумный дом. 
Быстрее ног преследуют его 
Мои глаза, не помня ничего; 
Вослед за ним, хотя и не хотел, 
На лестницу крутую я взлетел!.. 
Огромные покои предо мной, 
Отделаны с искусственной красой; 
Сияли свечи яркие в углах, 
И живопись дышала на стенах. 
Ни блеск, ни сладкий аромат цветов 
Желаньем ускоряемых шагов 
Остановить в то время не могли: 
Они меня с предчувствием несли 
Туда, где, на диване опустясь, 
Мой незнакомец, бегом утомясь, 
Сидел; уже я близко у дверей – 
Вдруг – (изумление души моей 
Чьи краски на земле изобразят?) 
С него упал обманчивый наряд – 
И женщина единственной красы 
Стояла близ меня. Ее власы 
Катились на волнуемую грудь 
С восточной негой… я не смел дохнуть, 
Покуда взор, весь слитый из огня, 
На землю томно не упал с меня. 
Ах! Он стрелой во глубь мою проник! 
Не выразил бы чувств моих в сей миг 
Ни ангельский, ни демонский язык!.. 
Средь гор кавказских есть, слыхал я, грот,[4] 
Откуда Терек молодой течет, 
О скалы неприступные дробясь; 
С Казбека в пропасть иногда скатясь, 
Отверстие лавина завалит, 
Как мертвый, он на время замолчит… 
Но лишь враждебный снег промоет он, 
Быстрей его не будет аквилон; 
Беги сайгак от берега в тот час 
И жаждущий табун – умчит он вас, 
Сей ток, покрытый пеною густой, 
Свободный, как чеченец удалой: 
Так и любовь, покрыта скуки льдом, 
Прорвется и мучительным огнем 
Должна свою разрушить колыбель, 
Достигнет или не достигнет цель!.. 
И беден тот, кому судьбина, дав 
И влюбчивый и своевольный нрав, 
Позволила узнать подробно мир, 
Где человек всегда гоним и сир, 
Где жизнь – измен взаимных вечный ряд, 
Где память о добре и зле – всё яд, 
И где они, покорствуя страстям, 
Приносят только сожаленье нам! 
Я был любим, сам страстию пылал 
И много дней Мелиной обладал, 
Летучих наслаждений властелин. 
Из этих дён я не забыл один: 
Златило утро дальний небосклон, 
И запах роз с брегов был разнесен 
Далеко в море; свежая волна, 
Играющим лучом пробуждена, 
Отзывы песни рыбаков несла… 
В ладье при верной помощи весла 
Неслися мы с Мелиною сам-друг, 
Внимая сладкий и небрежный звук; 
За нами в блеске утренних лучей 
Венеция, как пышный мавзолей 
Среди песков Египта золотых, 
Из волн поднявшись, озирала их. 
В восторге я твердил любви слова 
Подруге пламенной; моя глава, 
Когда я спорить уставал с водой, 
В колена ей склонялася порой. 
Я счастлив был; неведомый никем, 
Казалось, я покоен был совсем, 
И в первый раз лишь мог о том забыть, 
О чем грустил, не зная возвратить. 
Но дьявол, сокрушитель благ земных, 
Блаженство нам дарит на краткий миг, 
Чтобы удар судьбы сразил сильней, 
Чтобы с жестокой тягостью своей 
Несчастье унесло от жадных глаз 
Всё, что ему еще завидно в нас. 
Однажды (ночь на город уж легла, 
Луна, как в дыме, без лучей плыла 
Между сырых туманов; ветр ночной, 
Багровый запад с тусклою луной – 
Всё предвещало бури; но во мне 
Уснули, мнилось, навсегда оне) 
Я ехал к милой; радость и любовь 
Мою младую волновали кровь; 
Я был любим Мелиной, был богат, 
Всё вкруг мне веселило слух и взгляд: 
Роптанье струй, мельканье челноков, 
Сквозь окна освещение домов, 
И баркаролла мирных рыбаков. 
К красавице взошел я; целый дом 
Был пуст и тих, как завоеван сном; 
Вот – проникаю в комнаты – и вдруг 
Я роковой вблизи услышал звук, 
Звук поцелуя… праведный творец, 
Зачем в сей миг мне не послал конец? 
Зачем, затрепетав как средь огня, 
Не выскочило сердце из меня? 
Зачем, окаменевший, я опять 
Движенье жизни должен был принять?. 
Бегу, стремлюсь, трещит – и настежь дверь!.. 
Кидаюся, как разъяренный зверь, 
В ту комнату, и быстрый шум шагов 
Мой слух мгновенно поразил – без слов, 
Схватив свечу, я в темный коридор, 
Где, ревностью пылая, встретил взор 
Скользящую, как некий дух ночной, 
По стенам тень – дрожащею рукой 
Схватив кинжал, машу перед собой! 
И вот настиг – в минуту удержу – 
Рука… рука… хочу схватить – гляжу: 
Недвижная, как мертвая, бледна, 
Мне преграждает дерзкий путь она! 
Подъемлю злобно очи… страшный вид!.. 
Качая головой, призрак стоит – 
Кого ж я в нем встревоженный узнал? 
Мою обманутую Лору!.. 
…Я упал! 
Печален степи вид, где без препон 
Скитается летучий аквилон 
И где кругом, как зорко ни смотри, 
Встречаете березы две иль три, 
Которые под синеватой мглой 
Чернеют вечером в дали пустой: 
Так жизнь скучна, когда боренья нет; 
В ней мало дел мы можем в цвете лет, 
В минувшее проникнув, различить, 
Она души не будет веселить; 
Но жребий я узнал совсем иной; 
Убит я не был раннею тоской… 
Страстей огонь, неизлечимый яд, 
Еще теперь в душе моей кипят… 
И их следы узнал я в этот раз. 
В беспамятстве, не открывая глаз, 
Лежал я долго; кто принес меня 
Домой, не мог узнать я. День от дня 
Рассудок мой свежей и тверже был; 
Как вновь меня внезапно посетил 
Томительный и пламенный недуг. 
Я был при смерти. Ни единый друг 
Не приходил проведать о больном… 
Как часто в душном сумраке ночном 
Со страхом пробегал я жизнь мою, 
Готовяся предстать пред судию; 
Как часто, мучим жаждой огневой, 
Я утолить ее не мог водой, 
Задохшейся и теплой и гнилой; 
Как часто хлеб перед лишенным сил 
Черствел, хотя еще не тронут был; 
И скольких слез, стараясь мужем быть, 
Я должен был всю горечь проглотить!.. 
И долго я томился. Наконец, 
Родных полей блуждающий беглец, 
Я возвратился к ним. В большом саду 
Однажды я задумавшись иду, 
И вдруг пред мной беседка. Узнаю 
Зеленый свод, где я сказал: «люблю» 
Невинной Лоре (я еще об ней 
Не спрашивал соседственных людей), 
Но страх пустой мой ум преодолел. 
Вхожу, и что ж бродящий взгляд узрел? 
– Могилу! – свежий, летний ветерок 
Порою нес увялый к ней листок, 
И незабудками испещрена, 
Дышала сыростью и мглой она. 
Не ужасом, но пасмурной тоской 
Я был подавлен в миг сей роковой! 
Презренье, гордость в этой тишине 
Старались жалость победить во мне. 
Так вот что я любил!.. Так вот о ком 
Я столько дум питал в уме моем!.. 
И стоило ль любить и покидать, 
Чтобы странам чужим нести казать 
Испорченное сердце (плод страстей), 
В чем недостатка нет между людей?. 
Так вот что я любил! Клянусь, мой бог, 
Ты лучшую ей участь дать не мог; 
Пресечь должна кончина бытие: 
Чем раньше, тем и лучше для нее! 
И блещут, дева, незабудки над тобой, 
Хотя забвенья стали пеленой; 
Сплела из них земля тебе венец… 
Их вырастили матерь и отец, 
На дерн роняя слезы каждый день, 
Пока туманная, ложася, тень 
С холодной сладкою росой ночей, 
Не освежала старых их очей… 
……………… 
И я умру! – но только ветр степей 
Восплачет над могилою моей!.. 
Преодолеть стараясь дум борьбу, 
Так я предчувствовал свою судьбу… 
……………… 
……………… 
И я оставил прихотливый свет, 
В котором для меня веселья нет 
И где раскаянье бежит от нас, 
Покуда юность не оставит глаз. 
Но я был стар, я многое свершил! 
Поверьте: не одно лишенье сил, 
Последствие толпой протекших дней, 
Браздит чело и гасит жизнь очей!.. 
Я потому с досадой их кидал 
На мир, что сам себя в нем презирал! 
Я мнил: в моем лице легко прочесть, 
Что в сей груди такое чувство есть. 
Я горд был – и не снес бы, как позор, 
Пытающий, нескромный, хитрый взор. 
Как мог бы я за чашей хохотать 
И яркий дар похмелья выпивать, 
Когда всечасно мстительный металл 
В больного сердца струны ударял? 
Они меня будили в тьме ночной, 
Когда и ум, как взгляд, подернут мглой, 
Чтобы нагнать еще ужасней сон; 
Не уходил с зарей багровой он. 
Чем боле улыбалось счастье мне, 
Тем больше я терзался в глубине, 
Я счастие, казалося, привлек, 
Когда его навеки отнял рок, 
Когда любил в огне мучений злых 
Я женщин мертвых более живых. 
Есть сумерки души во цвете лет, 
Меж радостью и горем полусвет; 
Жмет сердце безотчетная тоска; 
Жизнь ненавистна, но и смерть тяжка. 
Чтобы спастись от этой пустоты, 
Воспоминаньем иль игрой мечты 
Умножь одну или другую ты. 
Последнее мне было легче! Я 
Опять бежал в далекие края; 
И здесь, в сей бездне, в северных горах, 
Зароют мой изгнаннический прах. 
Без имени в земле он должен гнить, 
Чтоб никого не мог остановить. 
Так я живу. Подземный мрак и хлад, 
Однообразный стук, огни лампад 
Мне нравятся. Товарищей толпу 
Презреннее себя всегда я чту. 
И самолюбье веселит мой нрав: 
Так рад кривой, слепого увидав! 
……………… 
……………… 
И я люблю, когда немая грусть 
Меня кольнет, на воздух выйти. Пусть, 
Пусть укорит меня обширный свод, 
За коим в славе восседает тот, 
Кто был и есть и вечно не прейдет; 
Задумавшись, нередко я сижу 
Над дикою стремниной и гляжу 
В туманные поля передо мной, 
Отдохшие под свежею росой. 
 
Тогда, как я, воскликнешь к небесам, 
Ломая руки: дайте прежним дням 
Воскреснуть! Но ничто их не найдет, 
И молодость вторично не придет!.. 
* 
Ах! Много чувств и мрачных и живых 
Открыть хотел бы Джюлио. Но их 
Пускай обнимет ночь, как и меня!.. 
Уже в лампаде нет почти огня, 
Страница кончена – и (хоть чудна)… 
С ней повесть жизни, прежде чем она

❂❂❂❂

[1] Стихи, начиная от строки «Заботы вьются в сумраке ночей» и до «Не отстает ни в куще, ни в бою» – вольное переложение двух строф оды XVI Горация (II книга), крупнейшего римского поэта (65–8 до н. э.).

❂❂❂❂

[2] В стихах, начиная от строки «Я прихожу в гремящий маскерад» и в следующих, подчеркивающих фальшь светского общества, содержится как бы зерно будущего замысла драмы «Маскарад» (см. наст. изд., т. 3).

❂❂❂❂

[3] Чичисбей – в XVI–XVIII вв. в Италии постоянный спутник богатой, знатной женщины, с которым она выходила на прогулку. Здесь это слово употреблено в значении «возлюбленный».

❂❂❂❂

[4] Стихи, начиная от строки «Средь гор кавказских есть, слыхал я, грот» и следующие, тематически и стилистически близки к стихотворению Пушкина «Обвал» (1829).

❂❂❂❂