Парень-извозчик в дороге продрог,  
Крепко продрог, тяжело занемог.  
В грязной избе он на печке лежит,  
Горло распухло, чуть-чуть говорит,  
Ноет душа от тяжёлой тоски:  
Пашни родные куда далеки!  
Как на чужой стороне умереть!  
Хоть бы на мать, на отца поглядеть!..  
В горе товарищи держат совет:  
«Ну-ка умрёт, — попадём мы в ответ!  
Из дому паспортов не взяли мы —  
Ну-ка умрёт, — не уйдём от тюрьмы!»  
Дворник встревожен, священника ждёт,  
Медленным шагом священник идёт.  
Встали извозчики, встал и больной;  
Свечка горит пред иконой святой,  
Белая скатерть на стол постлана,  
В душной избе тишина, тишина…  
Кончил молитву священник седой,  
Вышли извозчики за дверь толпой.  
Парень шатается, дышит с трудом,  
Старец стоит недвижим со крестом.  
«Страшен суд Божий! покайся, мой сын!  
Бог тебя слышит да я лишь один…»  
«Батюшка!.. грешен!..» — больной простонал,  
Пал на колени и громко рыдал.  
Грешника старец во всём разрешил,  
Крови и плоти святой приобщил,  
Сел, написал: вот такой приобщён.  
Дворнику легче: исполнен закон.  
Полночь. Все в доме уснули давно.  
В душной избе, как в могиле, темно.  
Скупо в углу рукомойник течёт,  
Капля за каплею звук издаёт.  
Мерно кузнечик куёт в тишине,  
Кто-то невнятно бормочет во сне.  
Ветер печально поёт под окном,  
Воет-голосит, Господь весть по ком.  
Тошно впотьмах одному мужику:  
Сны-вещуны навевают тоску.  
С жёсткой постели в раздумье он встал,  
Ощупью печь и лучину сыскал,  
Красное пламя из угля добыл,  
Ярко больному лицо осветил.  
Тих он лежит, на лице доброта,  
Впалые щёки белее холста.  
Свесились кудри, открыты глаза,  
В мёртвых глазах не обсохла слеза.  
Вздрогнул извозчик. «Ну вот, дождались!»  
Дворника будит: «Проснись-подымись!»  
— «Что там?» — «Товарищ наш мёртвый лежит…»  
Дворник вскочил, как безумный глядит…  
«Ох, попадёте, ребята, в беду!  
Вы попадёте, и я попаду!  
Как это паспортов, как не иметь!  
Знаешь, начальство… не станет жалеть!..»  
Вдруг у него на душе отлегло.  
«Тсс… далеко ли, брат, ваше село?»  
— «Вёрст этак двести… не близко, родной!»  
— «Нечего мешкать! ступайте домой!  
Мёртвого можно одеть-снарядить,  
В сани ввалить да веретьем покрыть;  
Подле села его выньте на свет:  
Умер дорогою — вот и ответ!»  
Думает-шепчет проснувшийся люд.  
Ехать не радость, не радость и суд.  
Помочи, видно, тут нечего ждать…  
Быть тому так, что покойника взять.  
Белеет снег в степи глухой,  
Стоит на ней ковыль сухой;  
Ковыль сухой и стар и сед,  
Блестит на нём мороза след.  
Простор и сон, могильный сон,  
Туман, что дым, со всех сторон,  
А глубь небес в огнях горит;  
Вкруг месяца кольцо лежит;  
Звезда звезде приветы шлёт,  
Холодный свет на землю льёт.  
В степи глухой обоз скрипит;  
Передний конь идёт-храпит.  
Продрог мужик, глядит на снег,  
С ума нейдёт в селе ночлег,  
В своём селе он сон найдёт,  
Теперь его всё страх берёт:  
Мертвец за ним в санях лежит,  
Живому степь бедой грозит.  
Мелькнула тень, зашла вперёд,  
Растёт седой и речь ведёт:  
«Мертвец в санях! мертвец в санях!..  
Вскочил мужик, на сердце страх,  
По телу дрожь, тоска в груди…  
«Товарищи! сюда иди!  
Эй, дядя Пётр! мертвец встаёт!  
Мертвец встаёт, ко мне идёт!»  
Извозчики на клич бегут,  
О чуде речь в степи ведут.  
Блестит ковыль, сквозь чуткий сон  
Людскую речь подслушал он…  
Вот уж покойник в родимом селе.  
Убран, лежит на дубовом столе.  
Мать к мертвецу припадает на грудь:  
«Сокол мой ясный, скажи что-нибудь!  
Как без тебя мне свой век коротать,  
Горькое горе встречать-провожать!..»  
«Полно, старуха! — ей муж говорит, —  
Полно, касатка!» — и плачет навзрыд.  
Чу! Колокольчик звенит и поёт,  
Ближе и ближе — и смолк у ворот.  
Грозный чиновник в избушку спешит,  
Дверь отворил, на пороге кричит:  
«Эй, старшина! понятых собери!  
Слышишь, каналья? да живо, смотри!..»  
Всё он проведал, про всё разузнал,  
Доктора взял и на суд прискакал.  
Труп обнажили. И вот, второпях,  
В фартуке белом, в зелёных очках,  
По локоть доктор рукав завернул,  
Острою сталью над трупом сверкнул.  
Вскрикнула мать: «Не дадим, не дадим!  
Сын это мой! Не ругайся над ним!  
Сжалься, родной! Отступись — отойди!  
Мать свою вспомни… во грех не входи!..» —  
«Вывести бабу!» — чиновник сказал.  
Доктор на трупе пятно отыскал.  
Бедным извозчикам сделан допрос,  
Обнял их ужас — и кто что понёс…  
Жаль вас, родимые! Жаль, соколы!  
«Эй, старшина! Подавай кандалы!»  

❂❂❂❂

1858  

❂❂❂❂