«Не пора ль, Пантелей, постыдиться людей  
И опять за работу приняться!  
Промотал хомуты, промотал лошадей, —  
Верно, по миру хочешь таскаться?  
Ведь и так от соседей мне нету житья,  
Показаться на улицу стыдно;  
Словно в трубы трубят: что, родная моя,  
Твоего Пантелея не видно?  
А ты думаешь: где же опричь ему быть,  
Чай, опять загулял с бурлаками…  
И сердечко в груди закипит, закипит,  
И, вздохнувши, зальешься слевами». —  
«Не дурачь ты меня, — муж жене отвечал, —  
Я не первый денек тебя знаю,  
Да по чьей же я милости пьяницей стал  
И теперь ни за что пропадаю?  
Не вино с бурлаками — я кровь свою пью,  
Ею горе мое заливаю,  
Да за чаркой тебя проклинаю, змею,  
И тебя и себя проклинаю!  
Ах ты, время мое, золотая пора,  
Не видать уж тебя, верно, боле!  
Как, бывало, с зарей на телегах с двора  
Едешь рожь убирать в свое поле:  
Сбруя вся на заказ, кони — любо взглянуть,  
Словно звери, из упряжи рвутся;  
Не успеешь, бывало, вожжой шевельнуть —  
Уж голубчики вихрем несутся,  
Пашешь — песню поешь, косишь — устали нет;  
Придет праздник — помолишься богу,  
По деревне идешь — и почет, и привет:  
Старики уступают дорогу!  
А теперь… Одного я вот в толк не возьму:  
В закромах у нас чисто и пусто;  
Ину пору и нету соломы в дому,  
В кошеле и подавно не густо;  
На тебя ж поглядишь — что откуда идет:  
Что ни праздник — иная обновка;  
Оно, может, тебе и господь подает,  
Да не верится… что-то неловко!..»  
— «Не велишь ли ты мне в старых тряпках  
ходить? —  
Покрасневши, жена отвечала. —  
Кажись, было на что мне обновки купить, —  
Я ведь целую зимушку пряла.  
Вот тебе-то, неряхе, великая честь!  
Вишь, он речи какие заводит:  
Самому же лаптишек не хочется сплесть,  
А зипун-то онучи не стоит».  
— «Поистерся немного, не всем щеголять;  
Бедняку что бог дал, то и ладно.  
А ты любишь гостей-то по платью встречать,  
Сосед ходит недаром нарядно».  
— «Ах, родные мои, — закричала жена, —  
Уж и гостя приветить нет воли!  
Ну, хорош муженек хороши времена:  
Не води с людьми хлеба и соли!  
Да вот на-ка тебе! Не по-твоему быть!  
Я не больно тебя испугалась!  
Таки будет сосед ко мне в гости ходить,  
Чтоб сердечко твое надрывалось!»  
— «Коли так, ну и так! — муж жене отвечал. —  
Мне тебя переучивать поздно;  
Уж и то я греха много на душу взял,  
А соседа попробовать можно…  
Перестанет кричать! Собери-ка поесть»  
Я и то другой день без обеда,  
Дай хоть хлеба ломоть да влей щей, коли есть  
Молоко-то оставь для соседа\».  
— «Да вот хлеба-то я не успела испечь! —  
Жена, с лавки вскочивши, сказала. —  
Коли хочешь поесть, почини прежде печь…» —  
И на печку она указала.  
Муж ни слова на это жене не сказал;  
Взял зипун свой и шапку с постели,  
Постоял у окна, головой покачал  
И пошел куда очи глядели.  
Только он из ворот, сосед вот он — идет,  
Шляпа набок, халат нараспашку,  
От коневьих сапог чистым дегтем несет,  
И застегнута лентой рубашка.  
«Будьздоров, Пантелей! Что повесил, брат, нос?  
Аль запала в головушку дума?»  
— «Видишь, бойкий какой! А ты что мне  
за спрос?» —  
Пантелей ему молвил угрюмо.  
«Что так больно сердит! знать, болит голова,  
Или просто некстати зазнался?.»  
Пантелей второпях засучал рукава,  
Исподлобья кругом озирался.  
«Эх, была не была! Ну, держися, дружок!» —  
И мужик во всю мочь развернулся  
Да как хватит соседа с размаху в висок,  
И не охнул — бедняк протянулся.  
Ввечеру Пантелей уж сидел в кабаке  
И, слегка подгульнув с бурлаками,  
Крепко руку свою прислонивши к щеке,  
Песни пел, заливаясь слезами.  

❂❂❂❂

25 февраля 1854  

❂❂❂❂