Было утро, из-за каменных стен  
гаммы каплями падали в дождливый туман.  
Тяжелые, петербургские, темнели растения  
с улицы за пыльным стеклом.  
Думай о звездах, думай!  
И не бойся безумья лучистых ламп,  
мечтай о лихорадке глаз и мозга,  
о нервных пальцах музыканта перед концертом;  
верь в одинокие окошки,  
освещенные над городом ночью,  
в их призванье…  
В бденья, встревоженные электрической искрой!  
Думай о возможности близкой явленья,  
о лихорадке сцены.  
…  
Зажигаться стали фонари,  
освещаться столовые в квартирах…  
Я шептал человеку в длинных космах;  
он прижался к окну, замирая,  
и услышал вдруг голос своих детских обещаний  
и лихорадок начатых когда-то ночью.  
И когда домой он возвращался бледный,  
пробродив свой день, полуумный,  
уж по городу трепетно театрами пахло —  
торопились кареты с фонарями;  
и во всех домах многоэтажных,  
на горящих квадратах окон,  
шли вечерние представленья:  
корчились дьявольские листья,  
кивали фантастические пальмы,  
таинственные карикатуры —  
волновались китайские тени.  

❂❂❂❂

1913  

❂❂❂❂