Свадьба

Царь Дакии,  
Господень бич,  
Аттила, —  
Предшественник Железного Хромца,  
Рожденного седым,  
С кровавым сгустком  
В ладони детской, —  
Поводырь убийц,  
Кормивший смертью с острия меча  
Растерзанный и падший мир,  
Работник,  
Оравший твердь копьем,  
Дикарь,  
С петель  
Сорвавший дверь Европы, —  
Был уродец.  

❂❂❂❂

Большеголовый,  
Щуплый, как дитя,  
Он походил на карлика,  
И копоть  
Изрубленной мечами смуглоты  
На шишковатом лбу его лежала.  

❂❂❂❂

Жег взгляд его, как греческий огонь,  
Рыжели волосы его, как ворох  
Изломанных орлиных перьев.  
Мир  
В его ладони детской был — как птица,  
Как воробей,  
Которого вольна,  
Играя, задушить рука ребенка.  

❂❂❂❂

Водоворот его орды кружил  
Тьму человечьих щеп,  
Всю сволочь мира:  
Германец — увалень,  
Проныра — беглый раб,  
Грек — ренегат, порочный и лукавый,  
Косой монгол и вороватый скиф  
Кладь громоздили на ее телеги.  

❂❂❂❂

Костры шипели.  
Женщины бранились.  
В навозе дети пачкали зады.  
Ослы рыдали.  
На горбах верблюжьих,  
Бродя, скисало в бурдюках вино.  
Косматые лошадки в тороках  
Едва тащили, оступаясь, всю  
Монастырей разграбленную святость.  
Вонючий мул в оческах гривы нес  
Бесценные закладки папских библий,  
И по пути колол ему бока  
Украденным клейнодом —  
Царским скиптром —  
Хромой дикарь,  
Свою дурную хворь  
Одетым в рубища патрицианкам  
Даривший снисходительно…  
Орда  
Шла в золоте,  
На кладах почивала.  

❂❂❂❂

Один Аттила — голову во сне  
Покоил на простой луке седельной,  
Был целомудр,  
Пил только воду,  
Ел  
Отвар ячменный в деревянной чаше,  
Он лишь один — диковинный урод —  
Не донимал, как хмель врачует сердце,  
Как мучит женская любовь,  
Как страсть  
Сухим морозом тело сотрясает.  
Косматый волхв славянский говорил,  
Что, глядя в зеркало меча,  
Аттила  
Провидит будущее,  
Тайный смысл  
Безмерного течения на Запад  
Азийских толп…  
И впрямь Аттила знал  
Судьбу свою — водителя народов.  
Зажавший плоть в железном кулаке,  
В поту ходивший с лейкою кровавой  
Над пажитью костей и черепов,  
Садовник бед, он жил для урожая,  
Собрать который внукам суждено!  

❂❂❂❂

Кто знает — где Аттила повстречал  
Прелестную парфянскую царевну?  
Неведомо!  
Кто знает — какова  
Она была?  
Бог весть!  
Но посетило  
Аттилу чувство,  
И свила любовь  
Свое гнездо в его дремучем сердце.  

❂❂❂❂

В бревенчатом дубовом терему  
Играли свадьбу.  
На столах дубовых  
Дымилась снедь.  
Дубовых скамей ряд  
Под грузом ляжек каменных ломился.  
Пыланьем факелов,  
Мерцаньем плошек  
Был озарен тот сумрачный чертог.  
Свет ударял в сарматские щиты,  
Блуждал в мечах, перекрестивших стены,  
Лизал ножи…  
Кабанья голова,  
На пир ощерясь мертвыми клыками,  
Венчала стол,  
И голуби в меду  
Дразнили нежностью неизреченной!  

❂❂❂❂

Уже скамейки рушились,  
Уже  
Ребрастый пес, пинаемый ногами,  
Лизал блевоту с деревянных ртов  
Давно бесчувственных, как бревна, пьяниц,  
Сброд пировал.  
Тут колотил шута  
Воловьей костью варвар низколобый,  
Там хохотал, зажмурив очи, гунн,  
Багроволикий и рыжебородый,  
Блаженно запустивший пятерню  
В копну волос свалявшихся и вшивых.  

❂❂❂❂

Звучала брань.  
Гудели днища бубнов,  
Стонали домры.  
Детским альтом пел  
Седой кастрат, бежавший из капеллы.  
И длился пир.  
А над бесчинством пира,  
Над дикой свадьбой,  
Очумев в дыму,  
Между стропил закопченных чертога  
Летал, на цепь посаженный, орел —  
Полуслепой, встревоженный, тяжелый.  
Он факелы горящие сшибал  
Отяжелевшими в плену крылами,  
И в лужах гасли уголья, шипя,  
И бражников огарки обжигали,  
И сброд рычал,  
И тень орлиных крыл,  
Как тень беды, носилась по чертогу.  

❂❂❂❂

Средь буйства сборища  
На грубом троне  
Звездой сиял чудовищный жених.  
Впервые в жизни сбросив плащ верблюжий  
С широких плеч солдата, он надел  
И бронзовые серьги, и железный  
Венец царя.  
Впервые в жизни он  
У смуглой кисти застегнул широкий  
Серебряный браслет,  
И в первый раз  
Застежек золоченые жуки  
Его хитон пурпуровый пятнали.  

❂❂❂❂

Он кубками вливал в себя вино  
И мясо жирное терзал руками.  
Был потен лоб его.  
С блестящих губ  
Вдоль подбородка жир бараний стылый,  
Белея, тек на бороду его.  
Как у совы полночной,  
Округлились  
Его вином налитые глаза.  
Его икота била.  
Молотками  
Гвоздил его железные виски  
Всесильный хмель.  
В текучих смерчах — черных  
И пламенных —  
Плыл перед ним чертог.  
Сквозь черноту и пламя проступали  
В глазах подобья шаткие вещей  
И рушились в бездонные провалы!  
Хмель клал его плашмя,  
Хмель наливал  
Железом — руки,  
Темнотой — глазницы,  
Но с каменным упрямством дикаря,  
Которым он создал себя,  
Которым  
Он в долгих битвах изводил врагов,  
Дикарь борол и в этом ратоборстве:  
Поверженный,  
Он поднимался вновь,  
Пил, хохотал, и ел, и сквернословил!  

❂❂❂❂

Так веселился он.  
Казалось, весь  
Он хочет выплеснуть себя, как чашу.  
Казалось, что единым духом — всю  
Он хочет выпить жизнь свою.  
Казалось,  
Всю мощь души,  
Всю тела чистоту  
Аттила хочет расточить в разгуле!  

❂❂❂❂

Когда ж, шатаясь,  
Весь побагровев,  
Весь потрясаем диким вожделеньем,  
Ступил Аттила на ночной порог  
Невесты сокровенного покоя, —  
Не кончив песни, замолчал кастрат,  
Утихли домры,  
Смолкли крики пира,  
И тот порог посыпали пшеном…  

❂❂❂❂

Любовь!  
Ты дверь, куда мы все стучим,  
Путь в то гнездо, где девять кратких лун  
Мы, прислонив колени к подбородку,  
Блаженно ощущаем бытие,  
Еще не отягченное сознаньем!..  

❂❂❂❂

Ночь шла.  
Как вдруг  
Из брачного чертога  
К пирующим донесся женский вопль…  
Валя столы,  
Гудя пчелиным роем,  
Толпою свадьба ринулась туда,  
Взломала дверь — и замерла у входа:  
Мерцал ночник,  
У ложа на ковре,  
Закинув голову, лежал Аттила.  
Он умирал.  
Икая и хрипя,  
Он скреб ковер и поводил ногами,  
Как бы отталкивая смерть.  
Зрачки  
Остекленевшие свои уставя  
На ком-то зримом одному ему,  
Он коченел, мертвел и ужасался.  
И если бы все полчища его,  
Звеня мечами, кинулись на помощь  
К нему,  
И плотно б сдвинули щиты,  
И копьями б его загородили, —  
Раздвинув копья,  
Разведя мечи,  
Прошел бы среди них его противник,  
За шиворот поднял бы дикаря,  
Поставил бы на страшный поединок  
И поборол бы вновь…  
Так он лежал,  
Весь расточенный,  
Весь опустошенный  
И двигал шеей,  
Как бы удивлен,  
Что руки смерти  
Крепче рук Аттилы.  
Так сердца взрывчатая полнота  
Разорвала воловью оболочку —  
И он погиб,  
И женщина была  
В его пути тем камнем, о который  
Споткнулась жизнь его на всем скаку.  
Мерцал ночник.  
И девушка в углу,  
Стуча зубами, молча содрогалась.  
Как спирт и сахар, тек в окно рассвет,  
Кричал петух.  
И выпитая чаша  
У ног вождя валялась на полу,  
И сам он был — как выпитая чаша.  
Тогда была отведена река,  
Кремнистое и гальчатое русло  
Обнажено лопатами, —  
И в нем  
Была рабами вырыта могила.  
Волы в ярмах, украшенных цветами,  
Торжественно везли один в другом —  
Гроб золотой, серебряный и медный.  
И в третьем —  
Самом маленьком гробу —  
Уродливый,  
Немой,  
Большеголовый,  
Покоился невиданный мертвец.  

❂❂❂❂

Сыграли тризну, и вождя зарыли.  
Разравнивая холм,  
Над ним прошли  
Бесчисленные полчища азийцев,  
Реку вернули в прежнее русло,  
Рабов зарезали  
И скрылись в степи.  
И черная  
Заплаканная ночь,  
В оправе грубых северных созвездий,  
Осела крепким  
Угольным пластом,  
Крылом совы простерлась над могилой.  

❂❂❂❂

1940  

❂❂❂❂