Владлену Ермакову 
 
Тот самый двор, где я сажал березы, 
был создан по законам вечной прозы 
и образцом дворов арбатских слыл; 
там, правда, не выращивались розы, 
да и Гомер туда не заходил… 
Зато поэт Глазков напротив жил. 
 
Друг друга мы не знали совершенно, 
но, познавая белый свет блаженно, 
попеременно — снег, дожди и сушь, 
разгулы будней, и подъездов глушь, 
и мостовых дыханье, 
неизменно 
мы ощущали близость наших душ. 
 
Ильинку с Божедомкою, конечно, 
не в наших нравах предавать поспешно, 
в Усачевку, и Охотный ряд… 
Мы с ними слиты чисто и безгрешно, 
как с нашим детством — сорок лет подряд; 
мы с детства их пророки… 
Но Арбат!.. 
 
Минувшее тревожно забывая, 
на долголетье втайне уповая, 
все медленней живем, все тяжелей… 
Но песня тридцать первого трамвая 
с последней остановкой у Филей 
ввучит в ушах, от нас не отставая. 
 
И если вам, читатель торопливый, 
он не знаком, тот гордый, сиротливый, 
извилистый, короткий коридор 
от ресторана «Прага» до Смоляги 
и рай, замаскированный под двор, 
где все равны: 
и дети и бродяги, 
спешите же… 
Все остальное — вздор.