Всю ту зимушку седую,  
как я жил, не знаю сам,  
и горюя и бедуя  
по особенным глазам.  
Как два раза на неделе  
по снегам хотел пойти,  
как суровые метели  
заметали все пути…  
Как пришел я в полночь мая,  
соблюдая тишину,  
задыхаясь, замирая,  
к соловьевскому окну —  
про любовь свою сказать,  
Александру в жены звать.  
Александра Соловьева,  
ты забыла ли давно,  
двадцать пять минут второго,  
неизвестный стук в окно?  
Вышла в сени по ковру,  
улыбнулась не к добру,  
вышла с талыми глазами,  
вся в истоме, вся в жару.  
Будто пчелы с вешних сот  
на лице сбирали мед,  
да ослепли медоноски,  
всю изжалили впотьмах, —  
две медовые полоски  
прикипели на губах.  
Кудри сбиты и развиты,  
пали замертво к плечам,  
плечи белые повиты  
в крылья черного плаща.  
Плащ до самого следа,  
сверху звезды в два ряда,  
плащ тяжелый, вороненый,  
весь зеркальный, как вода.  
Перелетные зарницы  
на волнах его горят,  
самолеты на петлицах  
к небу медленно летят…  
И ударил с неба гром,  
улыбнулся я с трудом:  
— Вот, — сказал я, — здравствуй, что ли,  
я стучался под окном.  
Объясни мне, сделай милость,  
если дома ты одна,  
в чью одежду нарядилась,  
от кого пьяным-пьяна?.  
Покраснела Александра,  
погасила в сенях свет.  
И сказала Александра:  
— Александры дома нет!..  
Александра Соловьева,  
как бежал я до огня  
от холодного, ночного  
соловьевского окна!  
Над землею птичьи стаи,  
птичьи свадьбы засвистали.  
Я шатаясь шел вперед  
от калиток до ворот.  
И лежала в реках мая,  
палисады окрыля,  
в тайных криках, как немая,  
оперенная земля,  
вся — в непряденом шелку,  
вся — в березовом соку.  

❂❂❂❂

1935-1936  

❂❂❂❂