Пока клялись беспечные снега  
блистать и стыть с прилежностью металла,  
пока пуховой шали не сняла  
та девочка, которая мечтала  
склонить к плечу оранжевый берет,  

❂❂❂❂

пустить на волю локти и колени,  
чтоб не ходить, но совершать балет  
хожденья по оттаявшей аллее,  
пока апрель не затевал возни,  
угодной насекомым и растеньям, —  
взяв на себя несчастный труд весны,  
безумцем становился неврастеник.  

❂❂❂❂

Среди гардин зимы, среди гордынь  
сугробов, ледоколов, конькобежцев  
он гнев весны претерпевал один,  
став жертвою ее причуд и бешенств.  

❂❂❂❂

Он так поспешно окна открывал,  
как будто смерть предпочитал неволе,  
как будто бинт от кожи отрывал,  
не устояв перед соблазном боли.  

❂❂❂❂

Что было с ним, сорвавшим жалюзи?  
То ль сильный дух велел искать исхода,  
то ль слабость щитовидной железы  
выпрашивала горьких лакомств йода?  

❂❂❂❂

Он сам не знал, чьи силы, чьи труды  
владеют им. Но говорят преданья,  
что, ринувшись на поиски беды, —  
как выгоды, он возжелал страданья.  

❂❂❂❂

Он закричал: — Грешна моя судьба!  
Не гений я! И, стало быть, впустую,  
гордясь огромной выпуклостью лба,  
лелеял я лишь опухоль слепую!  

❂❂❂❂

Он стал бояться перьев и чернил.  
Он говорил в отчаянной отваге:  
— О господи! Твой худший ученик —  
я никогда не оскверню бумаги.  

❂❂❂❂

Он сделался неистов и угрюм.  
Он все отринул, что грозит блаженством.  
Желал он мукой обострить свой ум,  
побрезговав его несовершенством.  

❂❂❂❂

В груди птенцы пищали: не хотим!  
Гнушаясь их красою бесполезной,  
вбивал он алкоголь и никотин  
в их слабый зев, словно сапог железный.  

❂❂❂❂

И проклял он родимый дом и сад,  
сказав: — Как страшно просыпаться утром!  
Как жжется этот раскаленный ад,  
который именуется уютом!  

❂❂❂❂

Он жил в чужом дому, в чужом саду  
и, тем платил хозяйке любопытной,  
что, голый и огромный, на виду  
у всех вершил свой пир кровопролитный.  

❂❂❂❂

Ему давали пищи и питья,  
шептались меж собой, но не корили  
затем, что жутким будням их бытья  
он приходился праздником корриды.  

❂❂❂❂

Он то в пустой пельменной горевал,  
то пил коньяк в гостиных полусвета  
и понимал, что это — гонорар  
за представленье: странности поэта.  

❂❂❂❂

Ему за то и подают обед,  
который он с охотою съедает,  
что гостья, умница, искусствовед,  
имеет право молвить: — Он страдает!  

❂❂❂❂

И он страдал. Об острие угла  
разбил он лоб, казня его ничтожность,  
но не обрел достоинства ума  
и не изведал истин непреложность.  

❂❂❂❂

Проснувшись ночью в серых простынях,  
он клял дурного мозга неприличье,  
и высоко над ним плыл Пастернак  
в опрятности и простоте величья.  

❂❂❂❂

Он снял портрет и тем отверг упрек  
в проступке суеты и нетерпенья.  
Виновен ли немой, что он не мог  
использовать гортань для песнопенья?  

❂❂❂❂

Его встречали в чайных и пивных,  
на площадях и на скамьях вокзала.  
И, наконец, он головой поник  
и так сказал (вернее, я сказала):  

❂❂❂❂

— Друзья мои, мне минет тридцать лет,  
увы, итог тридцатилетья скуден.  
Мой подвиг одиночества нелеп,  
и суд мой над собою безрассуден.  

❂❂❂❂

Бог точно знал, кому какая честь,  
мне лишь одна, не много и не мало:  
всегда пребуду только тем, что есть,  
пока не стану тем, чего не стало.  

❂❂❂❂

Так в чем же смысл и польза этих мук,  
привнесших в кожу белый шрам ожога?  
Уверен в том, что мимолетный звук  
мне явится, и я скажу: так много?  
Затем свечу зажгу, перо возьму,  
судьбе моей воздам благодаренье,  
припомню эту бедную весну  
и напишу о ней стихотворенье.  

❂❂❂❂

1966  

❂❂❂❂