Судьба

Меж вешних камышей и верб 
Отражена ее кручина. 
Чуть прозиявший, белый серп 
Летит лазурною пустыней — 
В просветах заревых огней 
Сквозь полосы далеких ливней. 
Урод склоняется над пей. 
И всё видней ей и противней 
Напудренный, прыщавый нос, 
Подтянутые, злые губы, 
Угарный запах папирос, 
И голос шамкающий, грубый, 
И лоб недобрый, восковой, 
И галстук ярко огневой; 
И видит — 
где зеленый сук 
Цветами розовыми машет 
Под ветром, — лапами паук 
На паутинных нитях пляшет; 
Слетает с легкой быстротой, 
Качается, — и вновь слетает, 
И нитью бледно-золотой 
Качается, а нить блистает: 
Слетел, и на цветок с цветка 
Ползет по росянистым кочкам. 
И падает ее рука 
С атласным кружевным платочком; 
Платочек кружевной дрожит 
На розовых ее коленях; 
Беспомощно она сидит 
В лиловых, в ласковых сиренях. 
Качается над нею нос, 
Чернеются гнилые зубы; 
Угарной гарью папирос 
Растянутые дышат тубы; 
Взгляд оскорбительный и злой 
Впивается холодной мглой, 
И голос раздается грубый: 
«Любовницей моею будь!» 
Горбатится в вечернем свете 
В крахмал затянутая грудь 
В тяжелом, клетчатом жилете. 
Вот над сафьянным башмачком 
В лиловые кусты сирени 
Горбатым клетчатым комком 
Срывается он на колени. 
Она сбегает под откос; 
Безумие в стеклянном взгляде… 
Стеклянные рои стрекоз 
Летят в лазуревые глади. 
На умирающей заре 
Упала (тяжко ей и дурно) 
В сырой росе, как серебре, 
Над беломраморною урной. 
Уж в черной, лаковой карете 
Уехал он… 
В чепце зеленом, 
В колеблемом, в неверном свете, 
Держа флакон с одеколоном, 
Старушка мать над ней сидит, 
Вся в кружевах, — молчит и плачет. 
То канет в дым, то заблестит 
Снеговый серп; и задымит 
Туманами ночная даль; 
Извечная висит печаль; 
И чибис в полунощи плачет…

❂❂❂❂

Москва

❂❂❂❂