Послание к цензору

Угрюмый сторож муз, гонитель давний мой, 
Сегодня рассуждать задумал я с тобой. 
Не бойся: не хочу, прельщенный мыслью ложной, 
Цензуру поносить хулой неосторожной; 
Что нужно Лондону, то рано для Москвы. 
У нас писатели, я знаю, каковы; 
Их мыслей не теснит цензурная расправа, 
И чистая душа перед тобою права.

❂❂❂❂

Во-первых, искренно я признаюсь тебе, 
Нередко о твоей жалею я судьбе: 
Людской бессмыслицы присяжный толкователь, 
Хвостова, Буниной единственный читатель, 
Ты вечно разбирать обязан за грехи 
То прозу глупую, то глупые стихи. 
Российских авторов нелегкое встревожит: 
Кто английской роман с французского преложит, 
Тот оду сочинит, потея да кряхтя, 
Другой трагедию напишет нам шутя — 
До них нам дела нет; а ты читай, бесися, 
Зевай, сто раз засни — а после подпишися.

❂❂❂❂

Так, цензор мученик; порой захочет он 
Ум чтеньем освежить; Руссо, Вольтер, Бюфон, 
Державин, Карамзин манят его желанье, 
А должен посвятить бесплодное вниманье 
На бредни новые какого-то враля, 
Которому досуг петь рощи да поля, 
Да связь утратя в них, ищи ее с начала, 
Или вымарывай из тощего журнала 
Насмешки грубые и площадную брань, 
Учтивых остряков затейливую дань.

❂❂❂❂

Но цензор гражданин, и сан его священный: 
Он должен ум иметь прямой и просвещенный; 
Он сердцем почитать привык алтарь и трон; 
Но мнений не теснит и разум терпит он. 
Блюститель тишины, приличия и нравов, 
Не преступает сам начертанных уставов, 
Закону преданный, отечество любя, 
Принять ответственность умеет на себя; 
Полезной истине пути не заграждает, 
Живой поэзии резвиться не мешает. 
Он друг писателю, пред знатью не труслив, 
Благоразумен, тверд, свободен, справедлив.

❂❂❂❂

А ты, глупец и трус, что делаешь ты с нами? 
Где должно б умствовать, ты хлопаешь глазами; 
Не понимая нас, мараешь и дерешь; 
Ты черным белое по прихоти зовешь; 
Сатиру пасквилем, поэзию развратом, 
Глас правды мятежом, Куницына Маратом. 
Решил, а там поди, хоть на тебя проси. 
Скажи: не стыдно ли, что на святой Руси, 
Благодаря тебя, не видим книг доселе? 
И если говорить задумают о деле, 
То, славу русскую и здравый ум любя, 
Сам государь велит печатать без тебя. 
Остались нам стихи: поэмы, триолеты, 
Баллады, басенки, элегии, куплеты, 
Досугов и любви невинные мечты, 
Воображения минутные цветы. 
О варвар! кто из нас, владельцев русской лиры, 
Не проклинал твоей губительной секиры? 
Докучным евнухом ты бродишь между муз; 
Ни чувства пылкие, ни блеск ума, ни вкус, 
Ни слог певца Пиров, столь чистый, благородный — 
Ничто не трогает души твоей холодной. 
На все кидаешь ты косой, неверный взгляд. 
Подозревая все, во всем ты видишь яд. 
Оставь, пожалуй, труд, нимало не похвальный: 
Парнас не монастырь и не гарем печальный, 
И право никогда искусный коновал 
Излишней пылкости Пегаса не лишал. 
Чего боишься ты? поверь мне, чьи забавы — 
Осмеивать закон, правительство иль нравы, 
Тот не подвергнется взысканью твоему; 
Тот не знаком тебе, мы знаем почему — 
И рукопись его, не погибая в Лете, 
Без подписи твоей разгуливает в свете. 
Барков шутливых од тебе не посылал, 
Радищев, рабства враг, цензуры избежал, 
И Пушкина стихи в печати не бывали; 
Что нужды? их и так иные прочитали. 
Но ты свое несешь, и в наш премудрый век 
Едва ли Шаликов не вредный человек. 
За чем себя и нас терзаешь без причины? 
Скажи, читал ли ты Наказ Екатерины? 
Прочти, пойми его; увидишь ясно в нем 
Свой долг, свои права, пойдешь иным путем. 
В глазах монархини сатирик превосходный 
Невежество казнил в комедии народной, 
Хоть в узкой голове придворного глупца 
Кутейкин и Христос два равные лица. 
Державин, бич вельмож, при звуке грозной лиры 
Их горделивые разоблачал кумиры; 
Хемницер истину с улыбкой говорил, 
Наперсник Душеньки двусмысленно шутил, 
Киприду иногда являл без покрывала — 
И никому из них цензура не мешала. 
Ты что-то хмуришься; признайся, в наши дни 
С тобой не так легко б разделались они? 
Кто ж в этом виноват? перед тобой зерцало: 
Дней Александровых прекрасное начало. 
Проведай, что в те дни произвела печать. 
На поприще ума нельзя нам отступать. 
Старинной глупости мы праведно стыдимся, 
Ужели к тем годам мы снова обратимся, 
Когда никто не смел отечество назвать, 
И в рабстве ползали и люди и печать? 
Нет, нет! оно прошло, губительное время, 
Когда Невежества несла Россия бремя. 
Где славный Карамзин снискал себе венец, 
Там цензором уже не может быть глупец… 
Исправься ж: будь умней и примирися с нами.

❂❂❂❂

«Все правда, — скажешь ты, — не стану спорить с вами: 
Но можно ль цензору по совести судить? 
Я должен то того, то этого щадить. 
Конечно, вам смешно — а я нередко плачу, 
Читаю да крещусь, мараю наудачу — 
На все есть мода, вкус; бывало, например, 
У нас в большой чести Бентам, Руссо, Вольтер, 
А нынче и Милот попался в наши сети. 
Я бедный человек; к тому ж жена и дети…»

❂❂❂❂

Жена и дети, друг, поверь — большое зло: 
От них все скверное у нас произошло. 
Но делать нечего; так если невозможно 
Тебе скорей домой убраться осторожно, 
И службою своей ты нужен для царя, 
Хоть умного себе возьми секретаря.

❂❂❂❂