Чудак

Дорогой в град первопрестольной, 
 
Часа в четыре поутру, 
 
Игрой судьбины самовольной, 
 
К ямскому сонному двору 
 
Примчались быстро друг за другом 
 
Две тройки и карета цугом. 
 
Улан, красавец и корнет, 
 
Мужчина в фраке, средних лет 
 
И барышня свежее розы, 
 
С служанкой сивой, как морозы, 
 
Выходят — входят и: «Гей, гей! 
 
Давайте чаю поскорей!» 
 
Читатель! верно, вам знакомы 
 
Неугомонные содомы 
 
Неугомонных ямщиков, 
 
Итак, оставя кучеров 
 
И слуг вертеться возле сена 
 
И воевать за рубль промена, 
 
Посмотрим лучше на свою 
 
Разнообразную семью. 
 
Облокотяся нерадиво 
 
На стол, девица молчаливо 
 
Сидит за чайником своим; 
 
Улан, с искусством щегольским 
 
Играя перстнем и часами, 
 
В карман не лезет за словами 
 
И, как учтивый кавалер, 
 
Желает знать всё, например: 
 
Кто такова она? откуда? 
 
Как имя ей? Мими, Земруда, 
 
Или подобное тому? 
 
Находит в ней достоинств тьму; 
 
Обворожен ея румянцем, 
 
Дивится вслух прелестным пальцам, 
 
А втайне ножке; да притом 
 
Он мыслит также о другом. 
 
Невольно барышня краснеет, 
 
Но он нимало не робеет, 
 
Осаду правильно ведёт 
 
И смело в чашку рому льёт. 
 
Другая резкая картина: 
 
Во фраке средних лет мужчина, 
 
Качая важно головой, 
 
Как будто занятый большой 
 
Алгебраической поверкой, 
 
С полуоткрытой табакеркой 
 
И весь засыпан табаком, 
 
Ходил задумчиво кругом. 
 
Вдруг, скуча долгим размышленьем, 
 
Подходит к барышне с почтеньем 
 
И предлагает ей: чего? — 
 
Понюхать. Барышня его 
 
Глазами мерит с удивленьем 
 
И отвечает с наклоненьем: 
 
«Покорно вас благодарю: 
 
Не нюхаю и не курю». 
 
В ответ ни слова — хладнокровно 
 
Отходит прочь сопутник скромной. 
 
Минуты две спустя потом 
 
Вновь угощает табаком: 
 
«Прошу понюхать!» — «Я сказала, — 
 
Смутясь, девица отвечала, — 
 
Что я не нюхаю». — Улан, 
 
Поставя выпитой стакан, 
 
Взглянул, скосясь, на господина; 
 
Но беззаботливая мина 
 
В широком фраке чудака 
 
Смягчила гнев его слегка. 
 
Пунш снова налит; всё как прежде. 
 
Но непонятному невежде 
 
Неймётся: барышне опять 
 
Идёт табак свой предлагать. 
 
«Прошу понюхать». — Градом слёзы 
 
Кропят ланит прелестных розы. 
 
— Что вам угодно от меня? — 
 
Вскричала жалостно она. — 
 
Подите дальше, ради Бога! — 
 
«Опять! Уж это слишком много! — 
 
Вскричал значительно улан. — 
 
Вы наглы, сударь, вы буян! 
 
Прошу разделаться с корнетом 
 
За наглость даме пистолетом». 
 
— Зачем не так: я очень рад. — 
 
Готовы пули. Идут в сад; 
 
Курки на вздохах — бац! С корнета 
 
Летит долой полэполета; 
 
Соперник жив, без картуза. 
 
Глядят, разиня рот, в глаза 
 
Друг другу храбрые герои; 
 
Потом сближаются — и двое 
 
Вдруг составляют одного! 
 
Ура! — и больше ничего. 
 
На стол являются бутылки. 
 
Улан, в движеньях гнева пылкий, 
 
Был в дружбе также щекотлив. 
 
В карманной книжке начертив 
 
Свой полный адрес в память другу, 
 
Пожал ему усердно руку, 
 
Два раза в лоб поцеловал 
 
И в ближний город поскакал. 
 
А барышня? И, други! прежде, 
 
Пока забавному невежде 
 
Защитник скромности, корнет, 
 
Дал в руку смертный пистолет, 
 
Она, с досады и испуга, 
 
Не дождалась другого цуга 
 
И кое-как на четверне 
 
С двора сверкнула в тишине; 
 
А наш чудак с серьезной маской 
 
Теперь один в кибитке тряской 
 
Летит дорогой столбовой — 
 
На встречи новые и бой. 
 
И точно: вдруг в глуши крапивной 
 
Он слышит стон и вопль разрывной 
 
И колокольчик в стороне. 
 
Кинжал и сабля на ремне, 
 
Ружьё с картечью у лакея, — 
 
Чего бояться? Не робея, 
 
Летит крапивою на стон — 
 
И что ж, кого встречает он? 
 
Два мужика, один с дубиной, 
 
С звероподобной образиной, 
 
За вожжи держит лошадей 
 
Несчастной барышни моей; 
 
А кучер с старою служанкой 
 
Лежат бездушною вязанкой, 
 
Опутаны без рук и ног 
 
Верёвкой вдоль и поперек. 
 
«О Боже! стой!» — вскричал он внятно. 
 
Вооруженный сбруей ратной, 
 
Спешит к красавице. Кинжал 
 
С ружьем и саблей заблистал. 
 
Злодеи в бегство. «Вы свободны!» — 
 
Гласит ей витязь благородный. 
 
Пошло всё прежним чередом, 
 
И он — в карете с ней вдвоём, 
 
Как друг и ангел-охранитель. 
 
«Чем заплачу вам, мой спаситель?» — 
 
Твердит девица чудаку. 
 
— Прошу понюхать табаку! — 
 
А после? Что болтать пустое? 
 
Они в Москву явились двое, 
 
Смеялись, думали; потом 
 
Накрыл священник их венцом. 
 
Потом всё горе позабыли, 
 
Гуляли, спали, ели, пили — 
 
И, приучившись к чудаку, 
 
Она привыкла к табаку.

❂❂❂❂